Уральский Горный открывает двери
К весне 1917 года стало ясно, что гигантская работа, проведенная Строительной комиссией под руководством Веймарна, достаточна для открытия института, и в августе Временное правительство сочло возможным объявить в него прием.
Несмотря на трудное военное время, желающих учиться в Уральском горном институте (УГИ) оказалось много. В Совет института поступило 610 прошений от выпускников классических и женских гимназий, реальных, коммерческих и технических училищ, кадетских корпусов, духовных семинарий, учительских институтов и различных высших учебных заведений. На первый курс зачислили 306 человек. Часть из них была принята без испытательных экзаменов, что отражало одну из привлекательнейших черт старой высшей школы — ее автономность.
Вопрос решался по-житейски просто: в Совет института обратилась большая группа екатеринбургской молодежи (среди них был известный впоследствии уральский минералог, старший научный сотрудник горного института Александр Николаевич Игумнов) с просьбой зачислить их в институт без испытаний. Мотивировалось это неимением средств, необходимых для оплаты подготовки к экзаменам. Просьбу молодых людей поддержала городская дума, и Совет института счел возможным ее удовлетворить,
Академический персонал УГИ отличался от штатов, предусмотренных законом. Он на первых порах состоял из 17 профессоров и исполняющих дела профессоров, 4 доцентов и стольких же приват-доцентов. Это были европейски образованные, культурные и высококвалифицированные специалисты, выпускники Петербургского горного института и различных университетов. Некоторые из них являлись докторами зарубежных университетов-Женевского, Эдинбургского, Геттингенского. 25 августа состоялось первое заседание Совета института. Хотя список профессорско-преподавательского состава был утвержден Временным правительством, Совет вновь провел избрание ректора, профессоров и преподавателей и принял необходимые решения по вопросам ведения преподавания.
В УГИ предусматривался четырехлетний курс обучения, на первое время предполагалось открыть 14 кафедр: математики; физики, химии, прикладной геологии, теоретической и прикладной механики, электротехники, металлургии и ряд других.
Итак, как будто бы все готово: есть ректор, преподаватели, студенты-можно начинать. 9 октября в 11 часов утра в верхнем читальном зале публичной библиотеки имени В. Г. Белинского (теперь детская библиотека имени Ф. М. Решетникова) состоялось заседание Совета и Строительной комиссии Уральского горного института, на котором было торжественно провозглашено открытие первого уральского высшего технического учебного заведения.
Минуты радости и грусти. Дописывались последние строки многотрудной и многолетней истории создания Горного, складывала полномочия Строительная комиссия, вступал в свои права Совет вуза. Вероятно у многих, сидящих в зале, взоры туманились слезами умиления и гордости, а сердца переполнялись отеческими чувствами и тревогой — новорожденный встал на ноги и сделал первый шаг, но что еще ждет его впереди. Открывалась новая страница в истории института. С вниманием публика прослушала академические доклады: П. П. Веймарна- «О рациональной постановке образования в целях поднятия творческой энергии страны», Н. В. Галли — «О новейших взглядах на строение вещества», А. А. Бернардацци — «О проекте здания горного института». Все это было так необычно: свой институт, свои профессора.
Потом начались приветственные речи, празднично-взволнованная суета, присущая такому событию. Оно широко освещалось в местных газетах. «Уральская жизнь» отдала под материал об открытии института всю первую полосу. Приведем выдержку из одной статьи, пожалуй, наиболее эмоциональной. Автор писал: «Теперь „все тормоза, все препятствия к просвещению, к духовному возрождению народа наконец окончены и ушли в область тяжелого кошмарного предания… Широкие пути в свободной демократической России открываются перед ним (перед институтом-В. Ф.). В этом отношении ему должны позавидовать старшие братья: высшие учебные заведения, которые возникли и жили в тяжелой, удушливой атмосфере гнета над мыслью, над человеческой личностью“. Завершим эту цитату маленьким комментарием из двух известных сентенций: „Блажен, кто верует“ и „Все познается в сравнении“.
На следующий день, 10 октября, в том же читальном зале в 9 часов утра было совершено молебствие, а в 10 часов началось чтение первой лекции. Будни академической жизни проходили в более скромной обстановке. За неимением пока собственного здания, занятия шли в различных помещениях, арендовавшихся у города: золотоплавочной лаборатории, Вознесенской школе, мужской гимназии и других.
Душой и мозгом Уральского горного несомненно был его ректор. Гениальный ученый, новатор в науке, он заявил себя и как талантливый педагог, как автор очень оригинальной системы обучения, основанной на нетривиальных гипотетических посылах.
В Петербурге научно-педагогическая деятельность Веймарна протекала в среде многих выдающихся учеников Дмитрия Ивановича Менделеева. От них он перенял менделеевские идеи о том, что процветание страны в значительной мере зависит от уровня развития творческих сил народа и его просвещенности. Занимаясь преподаванием, Петр Петрович критически отнесся к сложившейся системе образования и задался целью создать свою, более эффективную методику преподавания. Но строить он ее стал не как гуманитарий, а как естествоиспытатель. Счастливым обстоятельством здесь было то, что Веймарн имел тесные творческие связи с Вильгельмом Оствальдом.
В. Оствальд-автор „энергетической“ теории, рассматривал энергию как единственную реальность. Из этой теории, в частности, следовало, что вся совокупность психических процессов человека управляется отдельным видом энергии — психической энергией, которая как любая другая энергия должна подчиняться соответствующим физическим законам.
Энергетические представления Оствальда и законы, которыми описывается поведение энергии, Веймарн положил в основу своей системы обучения. Впервые с этими идеями он выступил на заседании Русского Технического Общества в 1915 г., потом повторил их в докладе на открытии института, а в мае 1919 г. опубликовал в литературном, публицистическом и научном сборнике „Молодая Русь“.
С нашими комментариями и дополнениями суть педагогических новаций Веймарна сводилась к следующему.
Психическую энергию Веймарн делил на общую, полезную и побочную. Накопление знаний и творческая деятельность осуществляются за счет полезной энергии. Естественно, что большая часть знаний накапливается человеком во время обучения в школе и институте, а творческие процессы происходят, главным образом, после завершения образования.
Жизнь многих великих ученых показывает, что пик их творческой активности находится между 20 и 35 годами, чаще всего между 25 и 28 годами. Так, например, А. Эйнштейн сформулировал специальную теорию относительности в 26 лет; В. Гейзенберг предложил принцип неопределенности тоже в 26 лет; П. Дирак высказал гипотезу об античастицах в 29 лет; В. Паули выдвинул идею о нейтрино в 30 лет;
Л. де Бройль опубликовал работы о курпускулярно-волновом дуализме природы в 31 год и т.д. Поэтому оптимальная продолжительность среднего и высшего образования в совокупности не должна, по мнению Веймарна, превышать 10 лет. Из них 6 лет необходимо посвятить школе и 4 года вузу и заканчивать, таким образом, образование в 19-20 лет.
В каком соотношении должны находиться энергия, затрачиваемая на накопление знаний и на творчество? Английский физик и химик, нобелевский лауреат У. Рамзай по этому поводу говорил, что слишком большие знания являются препоной для творчества. Действительность убеждает, что ученые энциклопедического толка очень мало или совсем не способны к творчеству. Поэтому, делает вывод Веймарн, в школах с рациональной системой образования необходимо соблюдать мудрый предел знаний. Только в этом случае продуктивность творческой деятельности будет достигать максимального для данного учащегося уровня. Мозг людей, до предела насыщенный знаниями, особенно догматическими, с трудом может совершать творческую работу.
Преподавание, по мнению Веймарна, должно заключаться не в детальном сообщении мельчайших подробностей опытов, не в запоминании сложных формул и выводов, а в изложении общих идей и принципов, в объяснении основных доказательств, в выявлении связей между величинами, входящими в формулы.
Надо излагать обобщающие точки зрения, не замалчивать научных разногласий и посвящать учащихся в состояние спорных вопросов и проблем. Детали же они могут самостоятельно почерпнуть в учебниках, статьях и справочниках.
Развивая энергетические представления, Веймарн замечает, что каждый человек может быть уподоблен трансформатору, преобразующему нетворческие виды энергии в творческие. Поэтому задача школы и педагогов-способствовать тому, чтобы коэффициент полезного действия такого трансформатора становился максимальным. Конечно, нельзя требовать, чтобы школа производила гениев, но она не должна и давить талантливые натуры.
Характеризуя русскую высшую школу, Веймарн отмечает, что в ней, к сожалению, нарушаются все законы энергетики восприятия и творчества. Человек со средними способностями, с громадными затратами энергии едва успевает ее закончить за пять лет. Для сдачи экзаменов он запоминает сложные доказательства и формулы, которые счастливо забывает через несколько дней. Так понижаются трансформационные функции мозга. Только очень одаренные люди с резко выраженной индивидуальностью могут благополучно выйти из такой ситуации, не потеряв после окончания вуза оригинальности мышления, и стать настоящими творцами.
Существует ли психическая энергия или нет, пока неизвестно. Но несмотря на это, рекомендации Веймарна о методах подготовки квалифицированных специалистов очень разумны и не девальвировали до сих пор. Интересно другое: как же эти рекомендации были воплощены в жизнь.
»… о некоторых особенностях Уральского горного института, как в постановке преподавания, так и в конструкции его академической коллегии" оставил воспоминания ректор.
Студенческая вольница, которой чужды любые ограничительные рамки, приказы и распоряжения,-явление интернациональное и вневременное. Семьдесят лет назад, как и сейчас, студентов непросто было удержать в аудиториях. Но Уральский горный попал в приятное исключение. Посещаемость занятий в нем была выше, чем в столичном горном. В чем же дело? Оказывается, в системе организации учебного процесса.
Предоставим слово ректору. Он писал: «Малая посещаемость лекций в старых Высших Школах, помимо других причин, вызвана несомненно слишком большим числом лекций, читаемых в один день.
В Уральском горном институте число лекций в день уменьшено до трех, причем, в подавляющем большинстве случаев, две лекции посвящаются одному и тому же предмету.
При этих условиях лицо, способное вообще к усвоению по лекциям, не может переутомить своего внимания и в его голове не может получиться той мозаики из данных разнообразных научных дисциплин, которая получалась при 4-5 лекциях по разным предметам.
В Уральском горном институте центр тяжести преподавания из аудиторий перенесен в лаборатории.
Рабочий день студента начинался с, 9 ч. утра, причем от 9 до 12 читаются лекции, затем до 2-х часов перерыв на обед, и с 2 до 6 ч. вечера идут практические занятия.
В институте проведена и проводится строгая согласованность программ, и Советом института приняты все меры, чтобы достигнуть мудрого минимума знаний, действительно необходимого и не подавляющего творческих способностей учащихся.
Советом института затрачено немало времени и труда на проведение в жизнь Высшей Школы тех принципов, которые вытекают из энергетики восприятия и творчества.
Надо отметить, что почти все мероприятия вышеприведенного характера принимались Советом института единогласно.
Я нисколько не сомневаюсь, что в дальнейшей своей эволюции преподавание в Высшей Школе дойдет до того, что вместо лекций по естественно-научным дисциплинам будут только вестись соответственно поставленные групповые практические занятия, сопровождаемые собеседованием профессоров со студентами по тому отделу преподаваемой научной дисциплины, который иллюстрируется производимыми группой экспериментами».
Восхищает последнее замечание Веймарна, пророческое по духу. Он очень точно оценил тенденции в развитии высшего образования. Именно к такой системе преподавания в настоящее время подошла наша высшая школа.
Эффективная система преподавания — это только полдела. Говорят:
Одна мучка, да не одни ручки. Даже самая современная методика преподавания может принести больше вреда, чем пользы, если ее реализацией займутся неподготовленные и равнодушные педагоги. Хорошо, когда они талантливы и инициативны. И, наконец, прекрасно, если студенческая среда активна и заинтересована в том, чтобы разделить замыслы ректора и преподавателей. Именно такую обстановку удалось создать в УГИ Веймарну. Вот этому свидетельство. 20 ноября 1918 года в институте торжественно отмечали десятилетие профессорской деятельности Петра Петровича. В адресе, преподнесенном студентами, говорилось: «В качестве ректора института Вы сумели с самых первых дней учебных занятий уничтожить преграду, всегда отделявшую профессоров от студентов, и создать единую семью, руководимую общим желанием, вооружившись знаниями, принести посильную помощь измученной Родине.
Внимательным отношением к запросам и нуждам студентов и защитой их интересов Вы заслужили уважение окружающих и нашу любовь».
Студенты были не единственными, кто выражал Веймарну свою любовь и признательность. Вот еще одно свидетельство тому. В августе 1916 г. он был назначен правительством по телеграфу Уральским уполномоченным по топливу и оставался на этом тяжелом и ответственном посту до апреля следующего года. Его уход вызвал у служащих управления «чувство искреннего душевного сожаления». В адресе, преподнесенном Петру Петровичу, они с благодарностью писали о его тактичности, простоте, доступности, полном игнорировании им всяких национальных, сословных и вероисповедальных различий, горевали о том, что лишились гуманного руководства.
Очень мудро и тонко Веймарн решил и такой деликатный и болезненный вопрос, как оплата труда преподавателей.
«Что касается конструкции академической коллегии Уральского горного института,-писал он,-то она создавалась с целью устранить громоздкость старых конструкций и заключающуюся в них неправильность самого принципа оплаты труда деятелей Высших Школ, неправильность, которая вызывает внутренние трения в академической среде, весьма вредно сказывающиеся как на научной, так и на педагогической деятельности ученых корпораций .
Ведь для всякого нормально развитого человека совершенно ясно, что представляется полной несообразностью и явной несправедливостью лицам с вполне одинаковым учебным цензом и научными достижениями присваивать различные наименования и права и различно оплачивать их труд.
Это вызывает справедливое неудовольствие и вносит рознь в академическую корпорацию.
Поэтому целесообразно установить лишь три категории преподавателей Высшей Школы: 1) профессора, 2) доценты и 3) приват-доценты.
Приват-доценты избираются из числа лиц, получивших высшее образование и желающих посвятить себя работе в Высшей Школе, но еще не выявивших своих способностей в научной деятельности ( в современной Высшей Школе званию приват-доцента соответствует звание ассистента — В. Ф.).
Доценты — из лиц уже проявивших себя на научном и педагогическом поприще, но не имеющих еще таких научных работ, которые могли бы служить диссертацией на звание профессора.
Профессора — из лиц, защитивших диссертацию.
Исполнение обязанностей профессоров может быть возлагаемо на наиболее подготовленных к этому доцентов, но на срок не более трех лет, при условии в течение этого срока защитить диссертацию; в противном случае доцент должен оставить исполнение должности профессора...
Далее, так как научный труд является отличительным признаком преподавателей Высшей Школы от преподавателей школ низшей ступени, то само собой понятно, что особо выдающаяся научная деятельность должна особо высоко цениться и оплачиваться в культурном государстве.
Поэтому не выслуга лет является главным фактором при оценке деятельности профессора, а качество его научной деятельности.
Основываясь на этом бесспорном положении, Совет Уральского горного института считает, что заслуженным профессором, по существу, является не тот, кто прослужил на одном месте 25 лет, но тот, кто проявил особо выдающуюся научную деятельность, кто пользуется почетной научной известностью, чьи работы отмечены почетными наградами Ученых Обществ и Учреждений. Сообразно с этим, Совет единогласно постановил влить новое содержание в старое звание заслуженного профессора и присвоить таким профессорам повышенный оклад, по меньшей мере, на 50 % больший обычного профессорского оклада.
Всякое культурное государство должно особо высоко ценить своих выдающихся ученых и особенно высоко оплачивать их труд.
Если никого не удивляют колоссальные оклады, выплачиваемые талантливым и гениальным представителям искусства, то совершенно на тех же основаниях не должно удивлять, если таковым же представителям науки будет особо высоко оплачиваться их замечательная работа на пользу человечества.
Вышеизложенная конструкция была принята Советом Уральского горного института единогласно и проведена в жизнь».
Из организации академической коллегии УГИ вновь видно, какими широкими правами и полномочиями обладал ректор и Совет института. Освобожденные от опеки и жесткой регламентации, они имели возможность без волокиты вносить любые разумные изменения в различные стороны институтской жизни, руководствуясь при этом не идеологическими соображениями, а профессиональной этикой и пользой дела. Будучи свободными в принятии множества решений, преподаватели, что особенно важно, воспитывали и в студентах чувство собственного достоинства, внутренней свободы, раскрепощенности и самостоятельности, т. е. те качества, которые, по мнению Веймарна, так благоприятствуют продуктивной учебе.
По сравнению с уже сложившимися вузами, УГИ по своему оборудованию был беден. «Но,- как отмечал Веймарн,- несмотря на эту скромность..., в лабораториях Уральского горного института не только усердно учились студенты, но и научно работал академический персонал».
Вскоре были созданы лаборатории неорганической (и.д. проф. Н. И. Морозов) и аналитической (и. д. проф. К. Д. Луговкин) химии, физики (и. д. проф Н. В. Галли и доц. А. М. Титов), музей цикла геолого-минералогических наук (и.д. профессоров М. К. Елиашевич,-М. О. Клер, К. К. Матвеев и доц. М. А. Павлов), геодезический кабинет (и. д. проф. Н. Г. Келль) и уже упоминавшаяся библиотека.
Преподаватели готовили к печати курсы своих лекций, диссертации и статьи. Так, профессор С. Н. Петров составил курс по начертательной геометрии, в котором специально рассмотрел вопросы приложения геометрических методов для кристаллографических исследований; написал и издал диссертацию и. д. проф. Я. А. Шохат, и студенческой организацией УГИ был опубликован его курс лекций по высшей математике; подготовил к изданию диссертацию и. д. проф. Е. И. Любарский об изучении органического ила озера Шувакиш. В общем, по словам Веймар-на, «весь академический персонал работал настолько продуктивно, насколько это позволяла индивидуальная сила воли каждого».
Важнейшим элементом нормальной научной работы является своевременная публикация результатов исследований. В УГИ этому придавали огромное значение, составив обширный перспективный план издательской деятельности. Инициатива и здесь главным образом исходила от Веймарна. И вновь Петр Петрович отличился: аргументированной, глубоко и детально продуманной, широкой по замыслу, проникнутой заботой о сохранении престижа русской науки, о распространении ее достижений за границей — такой была программа институтского издательства.
Излагая свои соображения о проблеме издания научных журналов вообще, Веймарн писал: "… пожалуй, ни в какой группе людей, объединенных общими целями, не чувствуется так сильно потребности самого тесного сближения, потребности создания общего интернационального языка, как в группе людей, спаянных исканием научной правды.
На этом-то интернациональном языке и должны бы печататься всюду научные журналы, и на нем должен бы происходить обмен мнений между членами одной семьи — семьи ученых всех стран и народов.
К сожалению, до сих пор (эти воспоминания написаны в 1919 г.- ред.)… между учеными различных национальностей не достигнуто по рассматриваемому вопросу никакого реального соглашения и по-прежнему затрачивается непроизводительно много материальных средств на. опубликование одного и того же на различных языках, по-прежнему, нередко, научные исследования, опубликованные на мало доступных языках, теряются для науки и когда, спустя много лет, эти исследования «открываются» по случаю опубликования такой же работы в другой стране, то про них пишут: «к сожалению, эти выдающиеся открытия не оказали никакого влияния на развитие науки».
Нельзя только утешаться мыслью, что в ходе развития культуры человечества, наконец, настанет такой момент, когда многоязычие уже не будет тормозить объединение людей и их дальнейшего дружного поступательного движения,- но надо и теперь принимать меры, чтобы работы национальностей, язык которых мало доступен для большинства культурных народов, не теряли бы своего значения для развития общечеловеческой науки и делались бы известными своевременно".
Чувствуя себя частичкой всемирного сообщества людей и сознавая ответственность за развитие культуры и науки, Веймарн оставался русским человеком. Поэтому особой его заботой был экспорт научной продукции отечественных ученых за границу. «Мы, русские,-писал он,- язык которых весьма мало известен иностранным нашим коллегам, очень мало делали для немедленного ознакомления научного мира с нашими работами, довольствуясь… краткими, неясными и запоздалыми публикациями реферативного характера». И приводит пример практичных японцев, которые печатают работы своих ученых на английском или немецком языках «в прекрасно и с технической стороны издаваемых журналах». Такой же путь Веймарн предлагает и для русских научных обществ: "… опубликование в русских научных журналах статей на русском и на одном из иностранных языков не только исчерпывающе решило бы интересующую нас проблему, но и сделало бы русские научные журналы значительно более.распространенными за границей, причем часть средств, затрачиваемых на переводы, возвращалась бы путем бесплатного получения многочисленных иностранных журналов, которые в настоящее время приходится выписывать за плату".
Отчетливо сознавая, что такая издательская деятельность полностью не под силу маломощным русским научным обществам, он уповает на помощь государства, "… для которого не должна быть безразлична степень участия в общей культурной работе человечества своих граждан".
Оптимист по натуре, Веймарн восклицал: «Да будет позволено мне, отдавшему науке почти все свои силы..., высказать твердое убеждение, что скоро настанет время, когда русские ученые будут поставлены государством в такие условия опубликования своих научных трудов, при которых исторически сложившаяся малая доступность русского языка для иностранных ученых не будет уже влиять на степень непосредственного участия русских в общечеловеческой науке».
В отличие от других его прогнозов, этот, к великому сожалению, не сбылся. И доступность русского языка для иностранных ученых сейчас, как и семьдесят лет назад, остается все такой же малой. Из 700 научно-технических журналов, издаваемых в СССР (в США, для сравнения, издается около 9000 журналов), реферируется и переводится на иностранные языки только около 10% (о качестве полиграфии мы и не говорим). '
«Переходя к более частному вопросу,- продолжает Веймарн,- к вопросу о научных журналах, издаваемых Высшими Школами,- необходимо прежде всего отметить, что эти журналы, кроме функций чисто научного журнала, имеют и некоторые другие функции. А именно широкую пропаганду и популяризацию достижений науки и техники среди широких слоев населения». Сейчас эту функцию выполняют специальные научно-популярные издания. В то же время в России подобных журналов не было. Поэтому в УГИ решили, что будут издавать не только научный журнал, но также оригинальные учебники с освещением в них состояния преподаваемых в институте дисциплин и научно-популярный журнал. Наибольшие трудности вызвало (и до сих пор вызывает во всем мире) издание популярного журнала. Поскольку не каждый, даже талантливый исследователь, может ярко, увлекательно, доступно не искажая суть научной проблемы, рассказать о ней. В истории науки немного найдется ученых, которые бы счастливо сочетали дар исследователя и дар писателя. «Поэтому,- отмечал Веймарн,- издание такого научно-популярного журнала возможно только в Высших школах с достаточно многочисленным и хорошо научно и педагогически работающим кадром преподавателей». Если в УГИ брались издавать такой журнал, значит, академический персонал обладал соответствующим «кадром».
В первые же месяцы 1917 г. был намечен план издательской деятельности. Он включал издание обширных научных трудов монографического характера и оригинальных учебников, написанных членами Совета института. Эти издания объединялись рубрикой «Научные труды Уральского горного института». На заседании Совета 12 сентября решили, что будущая череда трудов откроется книгой Веймарна «Дисперсоидологические исследования». Кроме научных трудов, постановили издавать научный журнал «Известия Уральского горного института». Но из обширного замысла удалось реализовать немногое. Был издан только первый том «Известий», да и то не в Екатеринбурге, а во Владивостоке. Почему так далеко от Урала? Об этом будет особый рассказ. А пока поведаем о том, что представлял собой первый печатный труд первого уральского вуза.
В журнале четыре отдела. Первый посвящен результатам теоретических и экспериментальных исследований преподавателей института. Открывается он интереснейшими «Очерками по энергетике культуры» Веймарна. Во втором-даны краткие научные заметки. Третий-посвящен обзорам по отдельным проблемам, рефератам статей, опубликованных в других журналах, и отзывам о новых книгах. Четвертый отдел специально составлен «для будущего историка института», в нем подробно изложена хроника институтской жизни в первые годы его существования. Материал этого отдела бесценен и уникален, образно говоря, он напоминает отпечаток граптолита в угольном пласте или медово-золотистый кусочек янтаря с застывшей в нем стрекозой.
Полиграфическое качество «Известий» сделало бы честь многим современным журналам, хотя редактор Веймарн 'и извиняется перед читателями за целый ряд недочетов, оправдывая их трудностями военного времени и эвакуацией института. Тираж первого тома составил 1000 экземпляров, кроме этого, третий и четвертый отделы были изданы отдельно тиражом в 500 экземпляров.
После такого длинного отступления продолжим хронику институтской жизни.
Через две недели после открытия института совершилась Октябрьская революция — событие, приведшее к коренному изменению власти, переоценке духовных ценностей и идеалов, превратившее на долгие десятилетия многоцветный и полифонический мир человеческих отношений в упрощенный, двухцветный: «красный — белый», «друг — враг», «наш — не наш», «революционер — контрреволюционер». Для многих такое насильственное, искусственное деление стало трагедией, усугубляющейся тем, что по отношению к отдельному человеку эта двухпозиционная классификация была очень зыбкой и неустойчивой, и «ветреник-случай» легко мог перебросить человека из одной позиции в другую.
История сохранила много воспоминаний людей, совершавших революцию, готовивших ее, долгие годы живших ожиданием этого события. И почти нет свидетельств людей, далеких от политики, революционной борьбы, не состоявших ни в каких политических партиях. Что чувствовали они перед громадой надвигавшихся преобразований жизни, ломавших ее тысячелетний уклад? К ним, в частности, принадлежали многие преподаватели и студенты Горного.
Документы свидетельствуют, что отношение академической коллегии УГИ к новой власти не было ни восторженным, ни агрессивным. Оно носило сдержанный, корректный и лояльный характер. Институт приглядывался к власти, пытаясь определить ее нрав. Власть же, занятая своими проблемами, на первых порах тоже не обнаруживала своего отношения к институту. 30 января 1918 г. редактор на заседании Совета профессоров сообщил, что «общеинститутское собрание вынесло резолюцию, в которой деловые отношения с Советской властью признаны возможными». Большинство членов Совета, желая внести ясность во взаимоотношения с властью, четко определили свою позицию, которая заключалась в том, что «высшая школа стоит вне политики»! и допускали возможность «вступить в сношения с Советской властью при условии сохранения полной автономии института».
Отстаивая автономию, профессора УГИ, вероятно, считали, что она возможна. Но это была чистейшая иллюзия. Сразу же после революции началась широкомасштабная политизация и идеологизация всех сторон общества, позже она даже вторглась в личную жизнь человека. Придя к власти, большевики закрыли все оппозиционные газеты и запретили деятельность всех партий, не соглашавшихся с ними. 6 января 1918 г. было разогнано Учредительное собрание. К 1922 г. в изгнании оказалось большинство лидеров партий, внесших огромный вклад в свержение царизма. Началась борьба с инакомыслием и малочисленной для такой страны, как Россия, интеллигенцией. В январе 1918 г. в Москве был закрыт Народный университет Шанявского, а в августе 1922 г. из страны насильственно выслали около 200 виднейших общественных деятелей, ученых, философов. В. Г. Короленко в письме к Д. В. Луначарскому определял это как «опыт введения социализма посредством подавления свобод». Не случайно в том же 1922 г. Р. Роллан
Процесс формирования советского аппарата в Екатеринбурге завершился в основном к февралю. Вышел из компартии-Франции. Что же касается школы вообще и высшей, в частности, то В. И. Ленин писал, «что школа вне жизни, вне политики — это ложь и лицемерие».
Таковы были реалии новой жизни, с ними надо было считаться, принимать их и приспосабливаться к ним. К внешним трудностям добавлялись свои, внутренние. Не было уже единства в Совете, горячие головы ставили вопрос о доверии Веймарну, но у большинства это предложение не нашло поддержки.
В течение 1918 г. происходило дальнейшее развитие института, были разработаны учебные планы на семестры, положение о факультетах. Их было создано пять: рудничный, геологоразведочный, механико-металлургический, химико-металлургический и инженерно-лесной. В организации учебной и научной работы им предоставлялись широкие полномочия. Факультеты делились на отделения и группы, сообразно характеру специальности, а предметы — на циклы.
Сторонясь политики, преподаватели УГИ не отгораживались от общественной жизни Екатеринбурга, активно занимались разработкой хозяйственных проблем Урала. В апреле они приняли приглашение Правления союза профессиональных и технических организаций Урала на участие в совещании по разработке проекта Урало-Кузнечного металлургического комплекса, направив на него своих делегатов — Н. Г. Келля и Д. В. Кутырина. В июне 1918 г. представительствовали на городском совещании по созданию технических курсов для рабочих горной промышленности. УГИ обязался разработать необходимые программы и прочесть соответствующие лекции по физике, химии, механике в рабочих клубах. Более того, преподаватели выезжали с лекциями на рудники и горные предприятия. Нельзя не упомянуть и о работе ученых института в комиссии по охране культурных ценностей. И при всем том, в «Известиях» рабочих и солдатских депутатов публиковались материалы о контрреволюционности института.
Конец первого учебного года ознаменовался сменой власти, четвертой в короткой истории Горного. 25 июля Екатеринбург захватили войска мятежного чехословацкого корпуса под командованием генерала Р. Гайды. 13 августа было образовано областное Уральское правительство, представлявшее собой союз кадетов с меньшевиками и эсерами. Отменялись декреты Советской власти и устанавливались дореволюционные порядки. И хотя «новая» власть была как будто знакомой, но и ей надо было засвидетельствовать свою лояльность. В августе делегация УГИ в составе П. П. Веймарна, Н. В. Галли, К. Д. Луговкина и М. К. Елиашевича присутствовала на чествовании чехословаков и войск Сибирского правительства. 3 октября Совет института всем составом был на встрече членов Временного Всероссийского правительства. В ответ на обращение Культурно-Экономического Союза Сибирского правительства о пожертвованиях Совет профессоров 4 ноября принял решение «отчислять во все время военных действий… 8 процентов с месячного оклада преподавательского состава института,… чтобы отчисленные… средства шли на лазареты».
Эти факты впоследствии легли в основу обвинений института и ректора в контрреволюционности, во враждебном отношении к Советской власти. На самом же деле все обстояло иначе. Смена власти для УГИ была равносильна переходу «из огня, да в полымя». Сибирское правительство не способствовало процветанию Горного. Достаточно напомнить о реквизировании недостроенного главного здания института под постой войск и склады. Мудрость ректора и многих членов ведомого им Совета заключалась не в том, чтобы побыстрее спрятать голову под крылышко той или иной власти, а в том, чтобы подняться над кипящими страстями и сохранить институт. Власть — временная категория, уходит одна, на ее место приходит другая. Вечна же Россия и русский народ, для процветания которых создавался Уральский горный институт.
Будь у Веймарна хоть небольшие, хоть символические политические симпатии и антипатии, он не сумел бы сохранить институт. Та или другая из противоборствующих сил обязательно перетянули бы его на свою сторону, и это стало бы гибельным для Горного.
Веймарн, как истинный патриот и интеллигент, служил не власти и ее прихотям, а своей великой родине и народу. К этому он призывал и своих коллег, и студентов. Ярчайшее свидетельство тому-речь, с которой он выступил 5 ноября 1918 г. перед началом второго учебного года. Как все в высшей степени разумное, слово Веймарна, сказанное более семидесяти лет назад, и сейчас звучит удивительно актуально. Вдумайтесь в то, о чем он говорил в разгар гражданской войны. «В ужасное, небывало тяжелое, время пришлось первой Высшей Школе Урала начать свое существование, но, несмотря на все невзгоды, молодой институт ни на один день не прерывал своей работы и нормально закончил свой учебный год.
Такая прочность Уральского Горного Института обусловлена тем, что в нем преподавательская коллегия и студенчество представляют одну дружную семью.
Совет Уральского Горного Института первыми же своими постановлениями уничтожил те перегородки, которые существовали в старой Высшей Школе между профессорами и преподавателями и между преподавательской коллегией и студенчеством,- перегородки, которые мешали слиться всем трем элементам Высшей Школы в тесную и крепкую семью.
Совет Института, в течение протекшего года, приложил немало труда для устранения язвы старой Высшей Школы — многопредметности и несогласованности программ, разработав рациональный план преподавания, не давивший индивидуальных способностей и дающий широкий простор проявления творческих сил учащихся.
… наступает второй (учебный год- В. Ф.), быть может, не менее трудный, чем первый,… мы и теперь переживаем ужасно тяжкое время.
Интеллигенция, разбитая на разные партии, до сих пор не может найти цемента, который спаял бы ее в мощную культурную силу.
Вам должно быть понятно, что помимо физического освобождения от врагов, нам не менее важно освобождение от препятствий нашего духовного развития.
Образование, образование и образование — вот девиз, около которого должны сплотиться все интеллигентные силы страны.
Образование снизу доверху, ибо, если хотят видеть Россию, не порабощенную в культурном отношении соседями, необходимо развитие высшего образования нисколько не менее, чем среднего и низшего.
Нередко приходится слышать, что на образование нет средств, что все деньги пожирает война.
Но, повторяю еще раз, если хотят видеть Россию не только внешне физически свободной, но и культурно-свободной, то средства и большие средства должны быть немедленно даны на образование .
Нет сомнения, что только культурный народ может быть действительно свободным.
Работайте изо всех сил и будьте уверены, что своей культурной работой Вы куете настоящую свободу России.
Поднимая культуру своей родины, вы поднимаете и общую культуру всего человечества и приближаете истинное братство народов, которое, конечно, недостижимо путем насилия, как думают некоторые, и может явиться только результатом высшей человеческой культуры.
К культурной работе я призываю Вас и еще раз приветствую».
Речь Веймарна слушали одни первокурсники, занятия на втором курсе начались только 10 декабря. Война сильно породила студенчество. Часть из них, составлявших так называемый лево-социалистический кружок, ушла вместе с Н. П. Гориным и Н. Н. Барабошкиным в Красную Армию. Кружок возник еще в конце 1917 г., он был пестрым по составу, в него входили студенты разных политических ориентации:
большевистских, левоэсеровских, анархистских. Развернуть работу как следует им не удалось. После освобождения Екатеринбурга от колчаковцев члены кружка вернулись в институт и, когда создавалась партячейка, были утверждены членами РКП (б). Весной 1919 г. Сибирское правительство провело широкую мобилизацию и более половины студентов УГИ оказались в армии, воюя, возможно, против своих же однокашников.
Очевидец событий того далекого времени, одна из первых студенток выпускниц Горного, Н. И. Кудрина вспоминала позже: «Летом 1918 г. мы переживали крайне тяжелое время — город был занят Колчаком. Так что никакие занятия, несомненно, не шли на ум. Зиму 1918/1919 гг. занятия шли чрезвычайно ненормально. Прежде всего, студентов старого приема, почти не осталось. Так что первый курс снова работал, а второй курс с трудом был сорганизован из нескольких человек студентов… Читались предметы, по которым были преподаватели».
